Сказка

Баша присела под большое развесистое дерево и положила папку с бумагой на колени. Солнце в зените шпарит, а в тени прохладно и хорошо. В соседнем кусте спарклы сверчат, да где-то недалеко птички воркуют. А на горизонте горы возвышаются.
«Такую картину в цвете на холсте нарисовать бы, да нет ничего, только перо с чернилами» - думала она. Пришла-то Баша сюда, чтобы отдохнуть и написать, как просили историю про себя. Историй-то с ней приключилось множество, жизнь у даэва долгая и не сладкая. А какую историю рассказать не знает.
«Чудес в мире, как мух в сортире, а нужного чуда не видать покуда» - вспомнились строчки старого Асмодеанского поэта и тут же всплыл в голове подходящий случай. Баша обмакнула перо в чернильницу и добавила к общей звуковой композиции легкие поскрипывания пера...

«Верьте, аль не верьте, а было это дело в славном городке Альтгарде. Даэв из меня был еще маленькой да неопытный, как известно без денег шляющийся. Работы-то много предлагают, да все муторные больно заданица. А погода хорошая стояла – в такую бы на крышице валяться да вишневый сок попиваючи рюкрогов чесать. Ан нет в Альтгарде рюкрогов ентих. Ну и сижу я, значитца, на крыше, бездельничаю, небо созерцаю, да воротца в Бездну разглядываю (туда меня покамест не пущали). Приглядемсь-то я и заметила эфирные камушки – висят себе в воздухе, не колышатся, дай, думаю, пошкрябаю с них эфирный порошок, потом шигам продам, вот и будет денюшка.
В общем, сама себе дала задние, сама и полетела выполнять. А что, работенка не пыльная – летаешь себе над городом, крылья чорные греешь на солнышке, да камушки лапками обрабатываешь. Лапки правда потеют, да крылья устают... Я как третий раз на площадь попой шмякнулась, пошла продала весь порошок шигам на аукционе. Навар приятный оказался, да я все стразу тратить не стала, приберегла.
На другой день стала пораньше да опять в небо к камушкам. Да незаладилось что-то с начала. Порошок из рук сыпется, камушки в глазах двоятся, а затылок так чешется, будто смотрит на меня кто-то пристально – обернешься, а и нет никого – только камушки в воздухе висят, да ветер гуляет. Присела я на перекладину крепостную, что в воздухе над городом вздымалась, дух перевела, ан тут все и началось: камушек эфирный что рядом висел глазюки-то свои и продрал и зырит. Оторопела я, слыхано ли это, чтобы эфир свои зенки имел, да еще так нагло таращился на даэвов. Помотала я головой, чтобы морок отвести, молитву целительскую прочла, а камушек так и моргает своими зенками. Пригляделася я тогда, а это и не камушек, а маленкая будто куколка-фея ручки, ножки к телу прижала, головку на коленочки положила да и висит в воздухе, зеленью переливает.
- Ты по что, - говорит, - нас вчера весь день тиранила, даэвица!
Тут уж, я принзнаться, совсем опешила, а та продолжает гневным тоненьким голоском.
- Будто мы тебе пакость какую приключили! Бока нам тёрла-тёрла, а потом крупицы наши в мешочек ссыпала.
- Дак то ж ремесло такое, - отвечаю ей. – За парашок-то ваш денюшку отсыпают. А что вы разглагольствующие, так никто и слыхом не слыхивал!
Заржала в ответ каменюка, будто фессилот драный, а вместе с ней еще с десяток таких же ржаний раздается. Огланулася, а их уже с дюжину вокруг меня висят, глазюки пучат, потешаются..
- А еще в Пандемониумах образовываются! Да про вселенское устройство не слыхивали! – гогочет другая каменюка.
- Всяка птичка-камушка свою душу имеючи жизнь проводит! – наставляет третья.
- Одни вы, даэвы проклятущие, жизнь свою тратите, чтобы других обобрать до нитки да сдать в ломбарду!
- Сами-то ничего не имемши за душой, а туда же, хозяевами себя читают!
Не стерпела я тут. Да и кто стерпит, когда над тобой с утречка пораньше каменюки говорящие грязью из ведра поливают почем зря!
- Щас, - кричу, - покажу вам хозяев Атреи, ко-кошки говорливые!
Расправила крылья, булаву в руки выхватила да и ринулась к одной, чтобы в щепки ее разможжить! А она-то навстречу ручонки расправила, улыбается, только глаз прищурила, булова-то моя верная из руки щасть! И выскользнула! Я за ней, а эта гадина булаву подружке своей что подальше висели перебросила. Стали они со мной, как с детей малой в собачку играть. Да тут у меня крылья взмолились, не можут больше держать, еле успела на балку присесть. Каменюки-то опять в ржач пошли.
- Отдайте, - говорю, - булаву похорошему. Куда ж я без нее денусь-то!
- Дык, ты ж царица Атреи! Поди у тебя энтих булав цела палата навалена! Вона и иди отседова, следующую булаву нам тащи!
- На что вам буава-то!? – взмолилась я. – Вы ж не мохать ею не сможете, да и тяжелая она под ваши ручки-то.
- Не под ваши мозгишки наши ручки созданы, не вам об них и печалиться. О своих бы лучше подумали, царица! – и опять ржать все принялись.
Не стерпела я и тут, да в драку уж не полезла, того гляди и без ботинок останусь. Слетела на крыльях своих вниз в горьких думах...»

«Слетела я вниз, да к помощнику начальника крепости – так, мол, и так, что же это творится в небе! Что же вы допускаете, чтобы честных даэвов каменюки эфирные обирали! Ан там никто и не слыхивал! Смотрят на меня, как фессилоты на новые ворота, глаза таращат, того гляди и заржут.
- Вы, - говорят, - поди выронили свою булаву-то пока эфирчик в небе собирали. Да поищите во-на в тех сугробах, поди и отыщеца.
Обиделась я пуще прежнего. Направилась на аукцион. Да тамошние шиги на мои гроши даже смотреть не стали.
- Нету для вас, девица, булав подходящих. Не завозили еще в энтом году, - а сами, падлюки, скалятся. Сразу видно, что денег маловато у меня на оружее. А откуда ж я деньги энтие добуду без булавы верной в руках!?
Направилась я на склад, пожитки свои пересчитывать – да и тех по пальцам пересчитать –шкурки да травки, да пару камушков. Ну, думаю, полечу к ним, падлюкам, выменяю булаву хоть на шлем, хоть на перчатки. Без них хоть как с заданиями наземными справлюсь, а там глядишь и новые куплю, лишь бы булава при себе была.
Взмыла я в небо, да они только этого и дожидались, окружили меня, загалдели как кокатрисы. Я им и выдаю, мол меняться давайте! Они ж ржут в ответ да ухмыляются.
- Мы, - говорят, - булаву твою спрятали – во век не достанешь!
Огланулася и вижу – держит мою булаву большая такая каменюка эфирная – между ног-рук зажала, да еще сверху кисеей эфирной замотана – вот уж точно во век не разтарабанишь такую на парашок. Пошла, в общем, эфиром моя затея без шлема-перчаток с булавой побегать. Осерчала я до белого коления и кричу им, падлюкам:
- Вы-то может и хитрые твари, да и на вашу всякую загадку наш разгадка найдется! И не надейтеся встретить рассвет следующий с ворованным добром в зубах!
Спустилась вниз, а сама даже мыслить не могу – руки трясуться, кулаки сжимаются, сил нету. Пошаталась я по городу без дела и мысли. Да куда с печалею в обнимку денешься? Только в трактир да идти – последние гроши пропивать. Вечер уже накатил, в трактире народу прорва, все уже веселые, одна я сижу, слезы в пустую кружку сцеживаю. Да голова пустая, ни одной мыслишки, стала я чужие разговоры слушать с тоски, да и наслушалась. Даэв один друзьям своим науку ведает, как летать над городом, да как на потоках ветра через горы перелететь. А те ему вторят, мол, и без него летали и эфир гребли горстями в Бездне чернущей бывали, да со скуки все в родной Альтагрд вернулись. Небо свое роднее чужого, да токмо девушки дома уж похуже даэвиц стали. Пока сильные мужчины за границей сто лет проведут, да домой героями вернутся, у них уже жены на другой свет отправляются...
Оглянулася я – и правда – целая таверна мужиков-даэвов и ни одной девицы возле них нету. Ну, думаю, надо ловить такой момент, пока масть наша. Терять-то уже больше нечего! Встала я во всю стать свою, кружкой по стойке барной хряпнула и громким голосом, сколько мочи хватало и заявляю:
- А что, даэвы скучающие! Не охота ли развеяться да поразвлекаться!
Обернулися все, смерили меня взглядами, повеселели. Не о том, видать, подумали, оболтусы.
- Не охота ль в Лотерею сыграть! Я средь эфирных камушков, что над городом висят булаву свою запрятала! Кто искуснее всех в полете окажется, да эфирчик собираючи булаву мою удачею добудет, тому вся моя наличность и поцалуй в придачу!
Засмеялись тут даэвы!
- По что, - говорят, - нам твоя наличность бедная! Давай на три поцалуя!
А мне-то что, не жалко, лишь бы слетали. Стартанули тут даэвы, из трактира не выходя, все столы посносили, черным облаком в небо взмыли. Выхожу я на крыльцо, а небо-то все заволокло черными перьями – носятся даэвы от одного эфирного камушка к другому, стараются.
Тут крик среди них прошелся – и пяти минут не истекло, нашлася булава моя! Несется черная туча обратно в таверну, на свежем воздухе протрезвевшая. Выходит вперед даэв здоровый и булаву мою протягивает. Поцеловала я его, как обещалась три раза – в обе щеки да нос. И пошла с ними вино сладкое пить – так у меня сердце пело, что теперячи никакие твари мелкие мне не помеха. Ан даэвы-то и пристали ко мне:
- Расскажи, да расскажи, как ты туда, в каменюку эфирную булаву-то свою засунула!?
- А мне, - говорю, - с утреца эфирной кашицы захотелось, да и пошла я ее варить. Токмо кашица больно густая получилась, стала я ее булавой размешивать, она-то и увязла.
Засмеялись, даэвы, каши, говорят, эфирной не пробовали, но за смекалку мою чашку винца с горкой налили!»

Закончила Баша последнюю строчку писать, оглядела листочки – никто же не поверит. За сказку примут. «Что ж, сказка ложь, да в ней намек, - подумала девушка. – Однако и в самом Келькмаросе собиратели из камушков нет-нет да и извлекут то меч-кладенец, то посох обоюдоострый». Встала она, расправила юбку и пошла в читальный зал свою историю относить.